Фрэнк ГЕРБЕРТ - ДЕТИ ДЮНЫ

— Ты планируешь что-то невообразимое? — требовательно спросила она, держа наготове отравленную иглу под одеждой.
— Ты хочешь быть исполнителем ее приговора? — В ответ спросил он, и на этот раз его голос был необычно мягок. Он указал на руку, спрятанного под одеждой; — Ты думаешь, она допустит это? Или ты думаешь, я это допущу? У Джессики перехватило горло от волнения.
— Отвечаю на твой вопрос, — сказал он. — Я не насколько глуп. Но я потрясен тобой. Ты осмелилась осуждать Алию. Конечно, она нарушила запреты Бене Джессерит! А чего ты ожидала? Ты бросила ее здесь, в качестве королевы! Все, что ей досталось от этой власти! Поэтому ты вернулась на Келадан, чтобы залечить свои раны в руках Гурни. Достаточно хорошо. Но кто ты есть, чтобы судить Алию?
— Я говорю тебе, я не хочу...
— Ах, замолчи! — Он отвернулся от нее в негодовании. Но его слова были восприняты так, как это делалось Бене Джессерит, — контролирующей Голос.
Она молчала, как-будто чья-то рука сжала ей горло. Потому подумала: «Кто бы знал, что меня можно сразить Голосом лучшим, чем этот?» Это было смягчающим аргументом, который облегчил ее раненые чувства. В то время, как она много раз использовала Голос против других, она никогда не думала, даже в школьные дни, что сама поддастся ему...
Он повернулся к ней.
— Я сожалею. Я лишь узнал, как слепо ты можешь реагировать, когда... — Слепо?! Я?! — Это вывело ее больше из себя, чем Голос, который он использовал против нее.
— Ты, — сказал он. — Слепо. Если в тебе осталась хоть капля честности, ты признаешь свои собственные реакции. Я называю твое имя, и ты говоришь: «Да». Я заставляю тебя молчать. Я пробуждаю в тебе мифы Бене Джессерит. Посмотри, каким образом тебя учили. Это, по крайней мере, что-то, что ты можешь сделать для своей...
— Как ты осмеливаешься? Что ты знаешь о... — Ее голос сорвался. Конечно, он знал.
— Посмотри внутрь, я говорю! — Его Голос повелевал.
И снова этот Голос подчинил ее. Она почувствовала учащенное дыхание, страсти ее улеглись. Широко раскрыв глаза, в каком-то шокирующем состоянии она поняла, что ее тело подчиняется командам. Медленно она восстановила в себе равновесие. Этот неребенок играл ею, как будто в его руках был прекрасный инструмент.
— Теперь ты знаешь, как глубоко — погрязла во всех условностях Бене Джессерит, — сказал он.
Она смогла только кивнуть. Лито вынудил ощутить ее физическую вселенную прямо на ее лице. «Покажи мне — тело!» Он показал ей ее собственное тело, как будто оно было новорожденным. Никогда в жизни она не ощущала такой неуверенности в себе.
— Ты позволишь себя похитить, — сказал Лито.
— Но...
— Я не собираюсь спорить по этому поводу, — сказал он. — Ты позволишь это. Думай, что эта команда идет от твоего Герцога. Ты увидишь цель тогда, когда все будет сделано. Ты встретишься с очень интересным учеником.
Лито стоял, покачивая головой. Потом сказал:
— Некоторые действия имеют конец, но не имеют начала; некоторые начинаются, но не кончаются. Все зависит от того, где стоит наблюдатель. —Он повернулся и вышел из ее апартаментов. Во второй комнате, Лито встретил Ганиму, спешащую в их собственные комнаты. Она остановилась, когда увидела его, и сказала:
— Алия занята Собранием Верующих. — Она вопросительно посмотрела в коридор, который вел в покои Джессики.
— Сработало, — ответил Лито на ее немой вопрос.

Глава 16

Злодейство равно распознается как пиковое, и жертвой, и преступником, всеми, кто его познает, неважно, с какой стороны. Злодейство не имеет ни извинений, ни смягчающих доводов. Злодейство никогда не уравновешивает и не выправляет прошлое. Злодейство лишь вооружает будущее на еще большее злодейство. Оно навечно замыкается на самое себя — чудовищная форма кровосмешения. Кто ни содеет злодейство — тот также вскармливает и злодейство будущего.

Апокрифы Муад Диба.

Вскоре после полудня, когда большинство пилигримов разбрелось освежиться в елико доступной прохладной тени и еликодоступными источниками утоления жажды, Проповедник вошел на огромную площадь под храмом Алии. Ведом он был заменителем его глаз, юным Ассаном Тариком. В кармане под развевающейся плащаницей Проповедника была маска из черного газа, которую он надевал на Салузе Второй. Его забавляла мысль, что и маска, и мальчик служили одной и той же цели — маскировке. Пока он нуждался в замещении собственного зрения, сомнения продолжали жить.
«Пусть миф растет, но вживе поддерживает сомнения», — думал он.
Никто не должен обнаружить, что маска — простая тряпка, вовсе не изделие Иксиана. Рука его не должна соскальзывать с костлявого плеча Ассан Тарика. Хоть раз пройдись Проповедник как зрячий, невзирая на безглазые впадины своих глазниц — и все сомнения развеются. Малая надежда, пестуемая им, умрет. Каждый день он молился о перемене, о чем-нибудь непохожем, где он мог бы споткнуться, но даже на Салузе Второй все обернулось простым и гладким, от и до известным. Ничто не меняется, ничто не может измениться... пока еще.
Многие обратили внимание на его проход мимо лавок и аркады, особенно отметив, как он из стороны в сторону поворачивал голову, устремляя невидящий взгляд точно на человека или на дверной проем. Движения его головы всегда были естественными для слепца, и это способствовало разрастанию мифа.
Алия наблюдала за ним из потайного смотрового отверстия в возвышающихся зубчатых стенах своего храма. Она тщательно присматривалась к изрубцованному шрамами Лицу далеко внизу в поисках какой-нибудь приметы — верной опознавательной приметы. Каждый слух для нее доходил. И в каждый новый — вкладывалась своя доля трепетного страха.
Алия полагала, что ее приказ схватить Проповедника оставался в тайне — но приказ вернулся к ней в виде слуха. Даже среди ее стражей некоторые не умели хранить молчание. Теперь она надеялась, что стражи не последуют ее новым приказам и не вздумают схватить эту ходячую загадку в плащанице на людном месте, у всех на виду это разнеслось бы по белу свету.
На площади стояла пыльная жара. Юный проводник Проповедника обмотал покрывало своего балахона вокруг носа, оставив обнаженными лишь темные глаза и тонкое пятнышко лба Под покрывалом выпячивалась фильтротрубка стилсьюта. Отсюда Алия поняла, что они пришли из пустыни. Зачем они там прячутся?
Проповедник не защищался покрывалом от иссушающего воздуха. Он даже откинул клапан фильтра на своем стилсьюте. Его лицо распахнуто было солнечному свету и горячей дрожи, видимыми волнами поднимавшейся от плит, которыми была вымощена площадь.
Там, на ступенях храма, группка из девяти пилигримов творила прощальный намаз. На укрытом тенью краю площади находились еще человек пятьдесят, в основном — пилигримы, выполнявшие наложенные из них жрецами епитимьи. Среди глазевших на них можно было различить нескольких рассыльных и немногих купцов, еще недостаточно наторговавших, чтобы закрыть свои лавки на самый пик дневной жары.
Алия, наблюдавшая из отверстия бойницы, ощутила иссушающую жару. Тело и мысль тащили ее в разные стороны, она попала в такую же западню раздвоенности, в которой частенько видела прежде всего брата. Соблазн посоветоваться с самой собой зловещим гудением зазвенел у нее в голове. Барон был здесь: как должно покорный, но всегда готовый поиграть на ее ужасе, когда суждения рассудка переставали иметь силу, а в происходящем вокруг нее терялось ощущение прошлого, настоящего и будущего.
«Что, если это Пол там внизу? — спросила она себя. — Чушь!» проговорил голос внутри нее.
Но в донесениях о том, что говорит Проповедник, сомневаться не приходилось. ЕРЕСЬ! Ее ужасала мысль, что сам Пол может разрушать построение, возведенное на его имени.
А ПОЧЕМУ БЫ И НЕТ?
Она подумала о том, что сказала сегодня утром на Совете, желчно выступив против Ирулэн, настаивающей на том, чтобы принять дары одежд от Дома Коррино.
— Все дары для близнецов будут тщательно обследованы, как и всегда, доказывала Ирулэн.
— А если мы обнаружим, что дары безвредны? — вскричала Алия.
Каким-то образом, для всех эта мысль оказалась самой пугающей, какую можно вообразить — обнаружить, что дары не таят никакой угрозы.
Под конец, они приняли чудесные одежды и перешли к другому вопросу: следует ли предоставить леди Джессике место в Совете? Алии удалось добиться отсрочки голосования.
Она думала об этом, неотрывно вглядываясь в Проповедника.
То, что происходило сейчас с ее Регентством, являлось изнанкой трансформации, которой они подвергали планету. Дюна некогда символизировала власть окончательной и бесповоротной пустыни. Сама эта власть уменьшилась материально, но миф о ее могуществе рос не по дням, а по часам. Только пустыня-океан остается, великая Мать Пустыня внутренней планеты, окаймленная колючим кустарником, до сих пор называемая Свободными Царицей Ночи. После колючек — плавные очертания зеленых холмов, пологими склонами ниспадающих к песку. Все холмы рукотворны. Все они созданы людьми, трудившимися наподобие ползучих насекомых. Зелень этих холмов представляется наделенной почти всесокрушающей мощью тех, кто, подобно Алии, развился и вырос на прежних устоях, среди подернутого серыми тенями песка. Ей мнилось, как и всем Свободным, что пустыня-океан держит Дюну мертвой хваткой, которая никогда не ослабнет. Стоит ей только закрыть глаза — и она видела пустыню.
Открытые глаза видели теперь зеленеющие холмы на краю пустыни, болотистую жижу, устремляющую к песку зеленые псевдоподы — но во всем остальном пустыня оставалась такой же могучей, как всегда.
Алия тряхнула головой и пристально посмотрела на Проповедника.
Тот одолел первый пролет идущих террасами лестниц под храмом и повернулся лицом к почти пустой площади. Алия коснулась кнопки возле своего окошка — кнопки усилителя голосов внизу. В ней поднялась волна жалости к самой себе, такой одинокой предстала она в собственных глазах. Кому она могла доверять? Она-то считала, что до сих пор может положиться на Стилгара, но и Стилгар подпал под влияние слепца.
— Знаешь, как он считает? — спросил ее Стилгар. — Я слышал, как он отсчитывает монеты в уплату своему проводнику. Странным это было для моих ушей Свободного, и жутким. Он считает: «шак, ишкай, кимса, чаксу, пича, сукта» и так далее. Я не слышал подобного счета с давних дней в пустыне. Отсюда Алия поняла, что Стилгара нельзя посылать с поручением, которому следует быть исполненным. И ей следует быть поосмотрительней со своими стражами, склонными любое чуть подчеркнутое словцо от Регентства воспринимать как беспрекословный приказ.
Что он там делает внизу, этот Проповедник?
Окружающая рыночная площадь под защитными балконами и изгибами аркад и так представляла яркое и пестрое зрелище: торговцы не убрали разложенные образцы товаров, оставив их под присмотром нескольких мальчиков. Кое-кто из торговцев остался — зарясь на пропахшие спайсовыми хлебцами монеты из глубинки и на то, что позвякивало в кошельках паломников. Алия разглядывала спину Проповедника. Поза у него была такая, словно он собирался заговорить, но что-то сковывало его речь.
«Почему я стою здесь, наблюдая за этой развалиной, за этой обветшалой плотью? — спросила она себя. — Не могут эти смертные обломки быть «сосудом великолепия», как некогда называли моего брата».
Ее наполнило разочарование, граничащее с гневом. Как может она выяснить что-либо о Проповеднике, вызнать наверняка, НЕ ЗАНИМАЯСЬ ВЫЯСНЕНИЕМ? Она в ловушке. Она не осмеливалась показывать, что проявляет к этому еретику хоть нечто большее преходящего любопытства.
Ирулэн это чувствовала. Лишась своей знаменитой выдержки Бене Джессерит, она истошно вскрикнула в Совете:
— Мы не в силах больше хорошо относиться к самим себе!
Даже Стилгар был шокирован.
В чувство их привел Джавид:
— У нас нет времени на такую чепуху!
Джавид прав. Что за дело, как они относятся к самим себе? Все, что их касается, зиждется на имперской власти.
Но Ирулэн, обретя самообладание, заговорила еще более уничтожающе:
— Говорю вам, мы утратили что-то жизненно важное. А утратив это, утратили с тех пор и способность принимать правильные решения. Сегодня мы их принимаем с налету, словно кидаемся на врага, — или ждем-пождем, а это форма капитуляции; и позволяем, чтобы нами двигали решения других. Разве забыли мы, что мы — те самые, кто сотворил истоки нынешних течений?
И — надо всем — вопрос о том, принимать ли дар от Дома Коррино.
От Ирулэн надо будет избавиться, решила Алия.
Чего ждет этот старик там, внизу? Он называет себя проповедником. Почему он не проповедует?
Ирулэн не права насчет того, что мы разучились принимать решения, сказала себе Алия. Я ДО СИХ ПОР СПОСОБНА ПРИНИМАТЬ НАДЛЕЖАЩИЕ РЕШЕНИЯ! Тот, кто обязан принимать решения о жизни и смерти, должен или воистину их принимать или вечно попадать под маятник Пол всегда говорил, что застой наиопаснейшее среди всего неестественного. Единственно, что постоянно изменчивость. Значима только перемена.
«Будет им от меня перемена!» — подумала Алия.
Проповедник благословляюще воздел руки.
Немногие остававшиеся на площади потянулись поближе к нему, и Алия отметила медлительность этого движения. Да, разошедшиеся слухи, что Проповедник вызывает неприязнь Алии. Алия наклонилась поближе, к иксианскому громкоговорителю возле своего шпионского отверстия. Громкоговоритель донес до нее бормотание голосов на площади, шум ветра, шарканье ног по песку.
— Четыре послания я вам несу! — проговорил Проповедник.
Его Голос чуть не оглушил Алию, и она убавила мощность звука.
— Каждое послание — определенному человеку, — сказал Проповедник. —Первое послание — Алии, владычице этого места, — он указал себе за спину, точно в направлении отверстия, за которым она находилась. — Я принес ей предостережение. Ты, хранящая в своем лоне секрет долголетия, обменяла свое будущее на пустой кошелек!

Страница 20 из 72 Следующая страница

Библиотека Фэнтази | Прикольные картинки | Гостевая книга | Халява | Анекдоты | Обои для рабочего стола | Ссылки |